Последняя глава (Книга 3) - Страница 81

Ярдах в пятидесяти от реки, в небольшой ложбинке, он бросился на землю. Пока проснулись только кролики, пчелы и птицы. Тони Крум лежал на спине и смотрел на траву, на кусты и на голубое утреннее небо, чуть затянутое легким руном облаков. Может быть, потому, что из этой ложбинки он видел очень немногое, ему казалось, что с ним вся Англия. Совсем рядом с его рукой дикая пчела погрузила хоботок в чашечку цветка; пахло слабо и нежно, словно гирляндами из ромашек, но главное - как необычайно свежа эта трава, как по-весеннему зелена. "Величие, достоинство и мир". Он вспомнил пьесу. Эти слова потрясли его. Зрители смеялись, Клер смеялась. Она сказала, что это "сентиментальность". "Величие, достоинство и мир, - ни в одной стране этого нет и не будет". Вероятно, не будет, конечно, не будет. Во всякой, даже родной стране не бывает четких границ между прекрасным и чудовищным; это беспорядочное смешение и заставляет драматургов все преувеличивать, а журналистов - писать всякую чепуху. И все-таки нигде в мире не найдешь вот такого местечка и такой травы, свежей и пахучей, хотя она как будто и не пахнет, такого нежного, покрытого мелкими облачками неба, такой россыпи полевых цветов, таких птичьих песен - всего, что окружало его, - и древнего и вечно юного. Пусть люди смеются, - он не может! Уехать от этой травы! Крум вспомнил трепет, который почувствовал полгода назад, когда снова увидел английскую траву. Бросить место, хотя настоящая работа еще не началась, подвести Маскема, который так хорошо к нему отнесся... Он лег ничком и прижался щекой к траве. Так запах был еще сильнее - не сладкий, не горький, но свежий, радостный и родной, - запах, знакомый с самого раннего детства, запах Англии! Хоть бы эти кобылы уж были здесь, и он мог бы заняться ими! Он снова сел и прислушался: ни поездов, ни автомобилей, ни самолетов, ни людей, ни животных, только птичье пение, да и то далекое, едва различимое, какая-то долгая, плывущая над травами мелодия. Что ж! Тосковать бесполезно. Если в чем-нибудь тебе отказано, значит, отказано!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Едва Динни ушла, Адриан вдруг понял, как это часто бывает с людьми, что обещание придется выполнить. Как заставить королевского адвоката выдать себя? Прямо пойти к нему - это будет слишком явно. А выпытывать у гостя неудобно! Попросить Эм, чтобы она пригласила их обоих ужинать? Она не откажет, особенно если намекнуть, что дело касается Динни. Но даже и тогда... Посоветовавшись с Дианой, он после обеда отправился на Маунт-стрит. Он застал семью за пикетом.

- Четыре короля, - объявила леди Монт. - Мы с сэром Лоренсом и с Муссолини ужасно старомодны. Ты за чем-нибудь пришел, Адриан?

- Разумеется, Эм. Я хочу попросить тебя пригласить ужинать Дорнфорда и меня, мне надо с ним встретиться.

- Значит Динни... Никак не могу заставить Лоренса быть галантным. Как только у меня четыре короля, у него непременно четыре туза. Так когда же?

- Чем скорее, тем лучше.

- Позвони, милый. Адриан позвонил.

- Блор, передайте мистеру Дорнфорду по телефону, что мы приглашаем его на ужин. В смокинге.

- Когда, миледи?

- В первый же вечер, который у меня не записан. Мы - прямо как зубные врачи, - добавила она, когда Блор удалился. - Расскажи про Динни. Она не была у нас с самого процесса.

- Процесс, - повторил сэр Лоренс, - прошел, в общем, так, как и можно было ожидать. Не правда ли, Адриан? Есть новости?

- Кто-то уплатил издержки, и Динни подозревает, что это Дорнфорд.

Сэр Лоренс положил карты на стол.

- Пожалуй, чересчур похоже на выкуп за нее, а?

- Он-то, конечно, не сознается, но она поручила мне выведать у него.

- Если он не сознается, то зачем было это делать?

- Рыцари, - пробормотала леди Монт, - хранили перчатку своей дамы, их убивали, и никто не знал, чья это перчатка. Слушаю, Блор?

- Мистер Дорнфорд сказал, что почтет для себя удовольствием быть у вас в понедельник, миледи.

- Тогда запишите его в мою книжечку, и мистера Адриана тоже.

- Уходи с ним вместе после ужина, Адриан, - сказал сэр Лоренс, - и тогда попытайся узнать, чтобы вышло не так явно. А ты, Эм, пожалуйста, не намекай, ни охом, ни вздохом.

- Красивый мужчина, - заметила леди Монт, - такой смугловатый...

В следующий понедельник, после ужина у Монтов, Адриан, как и было решено, вышел вместе с "красивым, смугловатым мужчиной". Так как Дорнфорд еще не переехал в свое новое обиталище, им было почти по дороге. Адриан с облегчением понял, что его спутник не менее, чем он сам, жаждет остаться с ним наедине, ибо Дорнфорд сразу же заговорил о Динни.

- Мне почему-то кажется, что Динни пережила какой-то удар... Не процесс, нет, но вот тогда, когда она заболела и вы ездили с ней за границу... Я не ошибся?

- Нет, не ошиблись. Человек, которого, как я говорил вам, она любила, утонул; он был в Сиаме.

- О!

Адриан украдкой взглянул на Дорнфорда. Что выразит это лицо: заботу, облегчение, надежду, сочувствие? Но Дорнфорд только чуть-чуть нахмурился.

- Мне хотелось спросить у вас одну вещь, Дорнфорд. Кто-то уплатил судебные издержки, наложенные на этого юношу Крума.

Собеседник удивленно поднял брови, но лицо его осталось непроницаемым.

- Я думал, вы, может быть, знаете, кто. Адвокаты сказали только, что это исходит не от противной стороны.

- Понятия не имею.

"Так! - подумал Адриан. - Ничего я не узнал, кроме того, что если он притворяется, то мастерски".

- Мне нравится этот юноша, - сказал Дорнфорд, - он вел себя как порядочный человек, и ему очень не повезло. Но теперь он хоть спасен от разорения.

- Довольно таинственная история, - пробормотал Адриан.